– Прощай, Златопузый, – сказал Драган, залезая в седло. – При новом императоре места мне не найдётся.
– Брось! – отмахнулся грек. – Какое ему дело до мелочи вроде нас?
– Домой съезжу, – сказал серб. – Тоска у меня открылась по краю родному. Может, и вернусь ещё, не знаю. Но только на службу не пойду больше. Больно видеть, как все кому не лень разоряют святой город… а я ничего не могу сделать. Надоело всё это…
На шум спустился десятник. Поняв, куда собрался товарищ, он встал рядом с Златопузым, но не сказал сербу ни слова.
– Збогом! – крикнул им Драган и легонько хлопнул жеребца.
Спустя четверть часа он пустил животное шагом по пустынной загородной дороге. Путь предстоял не близкий, и было время подумать. Драган не прощался с Константинополем. Он знал, что когда-нибудь вернётся сюда. Ему предстоит ещё многое сделать.
***
Комнату наполнял сумрак. Окна были занавешены плотной тканью, а светильник заставлен со всех сторон чашами и кувшинами так что больше добавлял теней чем давал света.
Петра, обложенная подушечками, сидела, поджав ноги на ложе.
Скоморох стоял посреди комнаты.
– Дурак ты, Ветерок, – говорила Петра. – Ох, какой же ты дурень.
– Я хотел как лучше, – оправдывался новгородец. – Хотел вернуть тебе способность любить.
– О да! Ты вернул мне способность любить. Вместе с тем ты вернул мне старость и болезни. Вернул морщины, седые пряди… Чёрт возьми, ты не мог хоть чуть-чуть подумать прежде чем убивать моего бывшего мужа!
Она отпила вина.
– Любить! На что мне любовь, если я становлюсь развалиной? Я полюблю, а кто полюбит меня? Ты попросту сменил одно проклятие другим. Впрочем, твоё не продлится так долго.
Он мял в руках шапку.
– Уходи, – сказала она.
Скоморох ушёл.
***
Овды и Заруба распрощались с друзьями на краю болот. Тарко попросился с ними. Он спешил в Мещёрск на выручку Вияне, которая, вполне возможно, совсем не нуждалась в его защите. Свистнув верных коней, они исчезли в лесах.
Вараш откланялся и взял путь на Ветлугу. Старик пообещал Соколу погодить с уходом на покой.
Они остались вдвоём и неспешно брели уже знакомой былинной тропой, запахнув поплотнее плащи. Северный ветер не желал униматься.
– Ты не находишь, что в большинстве одержанных тобою побед по сути твоей заслуги-то и нет? – спросила неожиданно Мена. – Мстителя мы не смогли одолеть, как ни пытались, пока вдруг не появился Блукач и не решил дело одним только словом. И здесь все наши потуги оказались напрасны. Главным-то образом Вараш подсуетился, да некая сила, что сняла со священника проклятие. А ты вроде и не при чём.
– Ну, самого-то Вараша мне удалось пробудить, – буркнул Сокол. – Говоря на чистоту, этого я и желал больше всего.
– Я что хочу сказать, – с нарочитой задумчивостью произнесла Мена. – Ты никакой не герой. Не сокрушитель твердынь, не богоборец, не заступник народный. Вообще не воин, если уж честно.
– Э-э… – Сокол смутился, не зная, что тут можно сказать.
– Это ничего, – улыбнулась Мена. – Таким ты мне нравишься больше.
Почерневшие от мокрого снега, перед ними уже появились стены Городца.
***
Ростовщик боялся всего на свете. Такая уж у него доля. Подвалы были заполнены серебром по самую крышу, и хозяину чудилось, что каждый разбойник в Суроже давно пронюхал о сокровищах и вынашивает замыслы как бы ловчее наложить на них лапу. Ни крепкий каменный дом, ни дюжина здоровых наёмников, ни уж тем более городская стража, способная только перебираться от трактира к трактиру, вымогая с хозяев дармовую выпивку, не прибавляли ростовщику спокойствия.
Московские чернецы, загружая подвалы серебром, обещали снять голову в случае утраты, но не позаботились приставить дополнительную охрану.
Поэтому прибытие монахов из Константинополя ростовщик воспринял с нескрываемым облегчением. Угостил как царей.
– Половину только возьмёте? А может всё сразу? Мочи нет сидеть на чужих богатствах…
– Это тебе испытание, – заметил один из гостей. – За промысел твой нечистый расплата.
Другой пояснил:
– Нельзя брать всё. Погода дрянная. Запросто потонуть можем. А совсем без серебра нашим нельзя.
Корабль отошёл от берега и повернул на восток.
Ондроп с Тароном лихорадочно перебирали драгоценности, подсчитывая, хватит ли их хотя бы на возмещение расходов. Вот ведь отправились на доброе дело, а закончили пошлым воровством. Нет честному купцу дороги.
– Последний раз я всех выручаю, – Рыжий стянул с себя рясу. – Больше никаких пряностей, никаких походов. Хватит! Лучше глину буду месить.
Вурды ухмылялись. Они не верили приятелю ни на грош.
***
Ухмылялся в Константинополе и Янис. Он многое бы отдал, чтобы увидеть лицо Алексия, когда тот вернётся в Москву и узнает о поставлении Романа митрополитом на Малую Русь. Вдобавок священнику доложат и о пропаже серебра, отправленного в Галату. Уж они-то с Драганом постарались помочь тому мещёрскому парню выведать кое-какие подробности.
Ничего, священник ещё примчится в Царьград. Они ещё свидятся. Ещё схлестнутся.
***
Три брата стояли у родительского гроба.
В храме было холодно. За его стенами бесновался северный ветер. Братья молчали. Тишину нарушал редкий стук молоточков. Монахи долбили камень, выводя надгробную надпись. Вырубленные слова на века сохранят память о Константине, но не смогут передать отчаяние его сыновей, его подданных и многих людей на Руси, что видели в князе надежду. Союз лишился души. Кто бы ни возглавил его теперь, он не станет полноценной заменой.
Со смертью великого князя повернула к закату эпоха.
Эпоха сопротивления, эпоха свободы.
###
